Якутская сказка
Есть, говорят, такая земля — с восточных склонов реки текут, серебряными нитями переплетаются, с западных склонов зеленого шелка луга сбегают, на южной стороне поля колышутся, на северной стороне кудрявые леса шумят.
Даль неоглядная, простор бескрайний, — вот какая широкая сияющая страна!
Там озера стоят светлые — тени не видно, зеленая осока там по челку доброму коню будет, а тальник всего коня с головой скроет.
Там кукушка не смолкая кукует, горлинка дни и ночи воркует, лысуха вьет гнезда круглый год.
Нет зимы там, а все тянется лето, — такая страна!
Ночей нет, а все тянется светлый день, — такая земля!
Там небо высокое-высокое — на девяти подпорах стоит, на десяти перекладинах лежит, а под ним, говорят, живет сказка.
Вот какая сказка.
Была, говорят, на свете маленькая старушка. Одной беличьей шкурки хватало ей на одежу: из брюшка — рубаха была, из спинки — доха, из задних лапок — торбаса, из передних лапок — рукавицы, из хвоста — шапка.
У старушки этой, говорят, пять коров было.
Как-то раз пошла старушка на зеленый луг за своими коровами, чтобы домой их пригнать, и по дороге вырвала кустик хвощ-травы. Ни одного отросточка не сломала, ни одного корешка не повредила. Принесла хвощ-траву домой и положила на прилавок, — а прилавок тот в девять рядов резьбою украшен, мехом зимней рыси покрыт.
Положила — и пошла в сарай доить коров.
Вдруг слышит старушка: зазвенели бубенцы, звякнуло, стукнуло в доме, словно железный нож упал.
Вскочила старушка, побежала в дом, — по дороге молоко опрокинула.
Смотрит направо, смотрит налево: все в доме по-прежнему, — как было, так и есть. И хвощ-трава лежит, как лежала.
Снова пошла старушка к своим коровам;
Не успела надоить полкувшина, опять слышит: сильнее прежнего зазвенело-забренчало в доме.
"Как будто в бубен кто ударил, — думает старушка. — Как будто серебряную тарелку кто уронил".
Вскочила она и опять побежала в дом — опять по дороге молоко опрокинула.
Распахнула старушка дверь и видит — в левой стороне, на прилавке, в девять рядов резьбою украшенном, мхом зимней рыси покрытом, сидит девушка несказанной красоты.
Глаза у нее, как два халцедона, блестят. Брови — будто два черных соболя бегут друг к другу. Тонкая кожа ее так и светится, а сквозь кожу видно, как течет по голубым жилкам алая кровь, как дрожит натянутой стрункой ее горло.
Солнце на небе взойдет и обрадуется, на ее красоту глянув. Темный дом светлым станет, светлый дом сиять будет от ее красоты.
Это хвощ-трава обернулась такой красавицей.
— Как зовут тебя? — спрашивает ее старушка.
— Нет у меня имени, — отвечает красавица.
— Солнце Золотое — Нежный Мотылек Юкейден, — вот какое имя я тебе дам, — сказала старушка. — Оставайся в моем доме, будешь мне вместо дочери.
Так было, говорят.
И еще говорят, — в это самое время сын почтенного Хан-Харах-хана, молодой охотник Харжит-Бергень отправился в темный лес промышлять зверя.
Видит Харжит-Бергень — прыгает перед ним с дерева на дерево белка. Спустил охотник стрелу — мимо пролетела стрела. Натянул свой лук еще раз — опять не попал.
А белка все дальше и дальше прыгает. Весь день выслеживал ее Харжит-Бергень, и привела его белка к дому маленькой старушки с пятью коровами.
Села белка на кудрявое дерево возле дома, будто дразнит охотника.
Достал он последнюю стрелу, в последний раз натянул лук. И снова промахнулся. А стрела ударилась в печную трубу и в дом провалилась.
— Эй, кто там! — закричал юноша. — Верните мне стрелу!
Не отвечает никто в доме.
Рассердился юноша. Закипела его кровь, заторопилась по жилам. Задымились, затрещали волосы, вспыхнул румянец на щеках, налетела сбоку дерзкая мысль, прискакала сзади удалая мысль, толкнулась в лоб гордая мысль. Вбежал он в дом.
Вбежал да так и замер на месте, увидев красавицу.
Смотрит на нее Харжит-Бергень, глаз отвести не может. Ни дерзкой мысли нет, ни удалой мысли нет, ни гордой мысли нет.
Наконец, очнулся он и говорит:
— Ты, зрачок глаз моих, белизна зубов моих, владычица сердца моего, — как зовут тебя?
— Зовут меня Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден, — отвечает красавица.
— Нет, — говорит юноша, — моей женой будут тебя звать.
И выбежал из дому. Вскочил на коня, во весь опор помчался через темный лес.
Прискакал Харжит-Бергень в свое селение, коня бросил нерасседланного, непривязанного, вбежал к отцу-матери, как безумный.
Один, — а будто пятьдесят человек в дом ворвалось.
Один ведь, — а шуму-гаму на восемьдесят человек хватит.
Один, как есть, — а кричит, словно девяносто человек разом заговорили.
— Отец! Мать! — кричит. — Я нашел себе невесту! Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден ее зовут. Никого в жены не возьму, только ее возьму. Пойдет за меня — возьму, и не пойдет за меня — все равно возьму. Снаряжайте скорее людей, посылайте сватов, не то разорвется мое сердце.
На девяти конях девять лучших людей поехали сватами к маленькой старушке с пятью коровами.
Приехали. Вошли в дом. И сразу точно ослепли все, будто онемели, слова сказать не могут. Стоят как неживые.
Может быть, сверкающий круг солнца сошел с неба и опалил им глаза, сжег их сердца? Нет, это увидели они красавицу Юкейден.
Наконец, самый старший вышел вперед и говорит:
— Старуха! Отдашь ли свою дочь за сына Хан-Харах-хана, за молодого Харжит-Бергеня?
— Отдам, — говорит старушка, — если она сама за него пойдет.
— Красавица, — говорит старший, — пойдешь ли за сына почтенного Хан-Харах-хана, за молодого Харжит-Бергеня?
— Пойду, — говорит красавица.
— Старуха, — опять спрашивает старший, — говори, какой калым за дочь хочешь?
— Хочу коров и коней много-много. Соберите, пригоните, приведите мне столько скота, чтобы под ним земли не было видно. Тогда отдам за сына Хан-Харах-хана свою дочь Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасную Юкейден.
— Хорошо. Будет по-твоему, — сказал старший.
Уехали люди Хан-Харах-хана.
На другое утро вышла старушка из дому, а зеленого луга и не видать, — до самого леса круторогие коровы ходят, до серебряных озер табуны пасутся.
И Харжит-Бергень уже прискакал. Сам верхом на коне, и для невесты чубарого коня привел. Чубарый конь весь серебром убран, сбруя на нем серебряная, и узда серебряная, и чепрак серебряный, и седло серебряное, и плетка серебряная.
Взял Харжит-Бергень невесту за руку, вышел из дому и посадил на чубарого коня.
Поехали.
Вдруг летит навстречу им Черный ворон и так говорит:
— Кар-кар-кар! Раскрой свои круглые чуткие уши, Харжит-Бергень! Зоркими глазами своими пристально гляди! Умом, словно озеро глубоким, вникай в мои слова! Ждет-поджидает тебя на пути Железный Джессин. Он задумал отнять у тебя твою невесту. Хочет он женить тебя на своей девятигорбой дочке. Перед сильным не споткнись! Перед могучим не сробей! Злому в обиду себя не дай!
Прокаркал — и полетел прочь.
Закипела кровь в жилах Харжит-Бергеня, задымились от гнева волосы, толкнулась в лоб гордая мысль. Придержал он коня и говорит своей невесте:
— Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден! Должен я сразиться с Железным Джессином, побороть сильного, одолеть могучего, покарать злого. А ты поезжай дальше одна. Доедешь ты до места, где дороги сходятся, сближаются, в разные стороны разбегаются. Там, где соболья шкурка висит, по той дороге и поверни коня. А по той дороге, где медвежья шкура висит, — шагу не делай! Да смотри, не забудь моих слов!
— Если уж ты говоришь так, неужели я тебя не послушаю? — сказала Прекрасная Юкейден. А сама думает: "Ах, знаю я, что иду на несчастье, еду на мученье. Не отходит беда от беды"…
Вздохнула она тяжело и повернула коня в густой, темный лес.
А Харжит-Бергень поехал дальше прямой дорогой.
Вдруг видит: стоит посреди дороги высоченная гора, до самого неба достигающая. И снизу на нее не подняться, и сбоку ее не объехать.
Посмотрел Харжит-Бергень, а перед горой будто другая гора высится — это Железный Джессин стоит.
Из живота у него растет, как пест, одна железная нога. Из груди тянется одна железная рука, — словно железная змея извивается. На макушке у него семь волосков — семь железных игл, железный язык его до самого пояса свешивается, железные зубы у него, как острые ножи, торчат. На нем кафтан железный, и шапка железная, и штаны железные, и торбаса железные.
— Здравствуй, человек! — сказал он Харжит-Бергеню, и железные зубы его лязгнули. — Давно я не раскрывал рта, не размыкал губ, не шевелил языком. Слушай теперь, что говорю: наряд на тебе — смертное твое одеянье, конь под тобой — похоронным шагом идет, дорога твоя — прощальная твоя дорога. Сейчас уведу я тебя в свой утес. Хочешь уведу, и не хочешь — уведу. Высокое имя твое я унижу, твою жизнь — разорву, твои кости — искрошу.
Потом повернулся к скале и запел, завыл, заговорил:
— Я, хозяин этой черной скалы, заклинаю — отворись! Приказываю — пропусти!
Рассердился Харжит-Бергень. Лицо его стало красным, как обожженная глина, золотые волосы поднялись дыбом.
— Ты, обман обмана, мимо проходящего, слушай теперь ты меня! Не такой я человек, чтобы тебя испугаться! Посмотрим, чья сила верх возьмет, чья удача одолеет!
Вскинул он свой лук.
— Стрела моя! — говорит. — Пусть не остановят тебя горы! Не помешают деревья! Не потеряйся в глубоких ущельях! Порази насмерть Железного Джессина!
И словно гром грянул, — так щелкнул его большой палец, спуская стрелу.
Полетела стрела и ударилась прямо в грудь Железного Джессина. Расколола чудовище пополам, рассекла каменную гору, до самого неба доходящую. На две стороны расступилась каменная гора, и следом за стрелой пронесся на своем коне Харжит-Бергень. И пока не успела его быстрая стрела упасть на землю, подхватил ее Харжит-Бергень на лету и вложил в колчан.
Потом оглянулся назад и крикнул:
— Ну что, Железный Джессин, чья сила верх взяла? Больше не раскроешь ты рта, не разомкнешь губ, не пошевелишь языком. Похоронной стала твоя одежда, прощальными были твои слова.
Сказал так и повернул коня туда, где был его дом.
А невеста его Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден ехала темным лесом на чубаром свадебном коне. Доехала она до места, где сходятся, сближаются, разбегаются две дороги, не посмотрела, где висит шкурка соболя, не поглядела, где висит медвежья шкура, забыла все, чему учил ее Харжит-Бергень, и направила коня по медвежьей тропе.
К железной юрте привела ее медвежья тропа.
Трава около юрты железная, деревья кругом железные, а возле входа в юрту сидит женщина. Страшнее страшного она, такого и не увидеть, про такое и не услышать. На спине у нее девять железных горбов, лицо — словно неотесанная каменная глыба, во лбу, как слюдяное оконце, один глаз тускло поблескивает.
Подошла хозяйка железной юрты к Прекрасной Юкейден и железной рукой сбросила красавицу с коня. Только косточки бедной невесты остались лежать на земле. А железная, одноглазая, девятигорбая обернулась Прекрасной Юкейден, красоту лица ее себе взяла, свадебный наряд ее на себя надела, вскочила на чубарого коня и отправилась в путь. Свадебной дорогой едет.
Там, где лес кончается, догнал ее Харжит-Бергень. Вместе к дому подъехали.
Отец с матерью, сестры с братьями, домочадцы и прислужники — все вышли встречать жениха и невесту.
Слуги зеленой травой двор выстлали, чтобы мягко было ступать невесте по земле.
Девять братьев, девять журавлей одной стаи, наготовили столько стрел, что кожа с пальцев у них сошла. Думали: где ступит невеста — там из-под ног ее побегут соболи. Настреляют они соболя и новой своей сестре в подарок поднесут.
Семь сестер, семь горлинок из одного гнезда, насучили столько ниток, что глаза у них от работы покраснели. Думали: скажет невеста слово — и посыплются с ее губ золотые бусины.
А невеста сошла с коня — всю траву потоптала. Ступила шаг — тощие волки из-под ног ее разбежались. Слово сказала — железный град изо рта ее посыпался.
Увидели это отец с матерью и сильно загоревали, братья с сестрами вполовину опечалились, слуги-прислужники в четверть огорчились. Ведь не знают, что невеста — не невеста, а оборотень.
Повели невесту в дом, дали ей развести огонь тремя ветками молодых лиственниц — и пошел свадебный пир. Песни на этой свадьбе ветер пел, пляски — ураган водил.
Невеселая была свадьба.
Тем временем маленькая старушка пошла в поле за своими коровами — домой их гнать — и опять увидела кустик хвощ-травы. Такой красивый кустик, что не удержалась старушка и выдернула его из земли. Принесла домой, положила на прилавок, — тот, что в девять рядов резьбою украшен, мехом зимней рыси покрыт, — и пошла доить коров.
Вдруг слышит: стукнуло-брякнуло что-то в доме, со звоном упало на пол.
Вбежала старушка в дом, а там, в левой стороне, на прилавке, в девять рядов резьбою украшенном, мехом зимней рыси покрытом, сидит ее Солнце Золотое — Нежный Мотылек Прекрасная Юкейден.
— Дочь! — говорит старушка. — Почему ты здесь, а не в доме твоего мужа?
— Мать! — отвечает красавица. — Нет у меня мужа. Он бросил меня в лесу одну, чтобы сразиться с Железным Джессином. А меня подстерегла девятигорбая дочь Железного Джессина, вынула из меня жизнь, красотой моей облеклась, мною обернулась и поехала моей свадебной дорогой, на моем свадебном коне, в дом моего жениха. А я снова стала хвощ-травой. Не выдернула бы ты этот кустик — никогда бы со мной не свиделась.
Говорит — и точно богатый жемчуг, словно белый град, катятся слезы из ее глаз.
Так, говорят, было.
А Харжит-Бергень живет в своем доме со своей молодой женой. В светлом доме темно становится, в темном доме тьма сгущается, если она войдет. B3nwHet она — и холод до самого сердца заледенит. Слово скажет — будто железным осколком ударит.
Однажды бродил Харжит-Бергень по полю, а в поле пасся чубарый конь. Подошел к нему конь, тряхнул головой и вдруг заговорил. Конь ведь не простой был, — с человеческим разговором, с людской речью!
— Слушай меня, хозяин, — сказал чубарый конь. — Двумя круглыми, как полная луна, ушами слушай. Умом, словно озером глубоким, вникай! Ты кого взял себе в жены? Кого привел в свой дом? Разве это Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден? Разве это моя хозяйка? Это дочь Железного Джессина. Она мою хозяйку погубила, красоту ее себе взяла, в наряд ее нарядилась, оборотнем в дом твой проникла. Привяжи ее к ноге дикого коня и пусти коня в поле, чтобы и косточки от дочери дьявола не осталось! А потом ступай туда, где нашел свою невесту. Может, и теперь найдешь ее. Может, вернется она к тебе.
Услыхал это Харжит-Бергень, и задымились от гнева его мысли, заторопилась вверх и вниз по жилам его кровь.
Вбежал он в свой дом.
Один, — а словно целое войско ворвалось.
Один, — а закричал, и будто горы обрушились.
Один, — а взглянул, и высокое небо от страху содрогнулось.
Схватил-привязал он дьявольскую дочь к ноге дикого коня и пустил коня в поле. Была она — и не стало ее.
А Харжит-Бергень вскочил на своего коня и отправился туда, где жила маленькая старушка, где увидел он в первый раз свою
невесту Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасную Юкейден.
Едет он темным лесом и зовет ее:
— Если ты далеко — приблизься! Если ты высоко — опустись! Если ты внизу — поднимись!
Наконец увидел он дом маленькой старушки. Остановил коня. Позвал хозяйку.
Вышла к нему маленькая старушка.
— Зачем приехал? — спрашивает.
— За дочкой твоей приехал, за невестой своей приехал, — отвечает Харжит-Бергень. — Дашь — возьму, и не дашь — возьму. Миром не уеду. Дом твой разорю, дни твои омрачу, а ее увезу. Веди меня в дом, не задерживай путника, не томи дорожного человека.
Повела его маленькая старушка в дом.
Глазами, что у черного жеребенка, взглянула на него Прекрасная Юкейден. Дрогнуло горло ее, как серебряная натянутая струнка.
— Зачем ты пришел ко мне? — говорит. — Ты бросил меня одну в лесу, ты послал меня навстречу лютой смерти, ты оставил меня на растерзание дьявольской дочери. Кого же ты теперь ищешь здесь? Уходи! Не пойду с тобой!
Глядит на нее Харжит-Бергень нежно-нежно, говорит ей плача-плача:
— Солнце Золотое — Нежный Мотылек — Прекрасная Юкейден! Разве я хотел твоей гибели? Разве посылал тебя на смерть? Я оставил тебя одну, чтобы с Железным Джессином сразиться, чтобы спасти тебя от него. А ты меня не послушалась, поехала по дороге, где медвежья шкура висит. Вот отчего случилась беда!..
Тут и маленькая старушка заплакала. Села она между ними, как меж малыми детьми, слезы из глаз в обе стороны отбросила и сказала им так:
— Слушайте меня и слов моих не преступайте. Вы друг друга потеряли и снова нашли, от беды избавились, от гибели спаслись. Что же вы друг друга укоряете? Как же вы теперь не радуетесь, друг на друга глядя?
— Твоя правда, — сказала Прекрасная Юкейден.
— Хорошие твои слова, — сказал Харжит-Бергень.
Тут стали они плясать-прыгать, посмеялись вдоволь самым веселым смехом, наговорились самыми добрыми словами и опять в путь собрались.
Зиму по белой пороше узнавали, весну — по легкому ветерку, лето — по дождю, осень — по туману, — вот как долго ехали.
Наконец, приехали к дому Харжит-Бергеня.
Ступила невеста по земле — и побежали из-под ее ног золотистые соболи.
Сказала слово — и посыпались с ее губ золотые бусины.
А в доме уже все готово для свадебного пира.
Словно поле широкое раскинулось — такой стол стоит. На нем тарелки из блестящего серебра, словно круги ледяных озер. Серебряные ложки — как лопаты, чтобы снег отбрасывать. А серебряными вилками хоть сено в стоге сметывай.
Жбаны с питьем, как густой лес, стоят. Заздравные кубки горой высятся.
Говорят, из всех улусов собрались люди на этот пир.
Были тут певцы. Были тут плясуны. Были тут прыгуны. Скороходы тут в беге состязались. Силачи тут силой мерились. Голодный тут насытился. Старый тут молодым стал.
Девять дней, девять ночей пировали-играли.
Песней далеких потомков, сказкою внуков стала эта свадьба.
Так говорят.
