Друзья так смеялись и веселились на пути к горе Жевунья, что Бут вдруг серьезно сказал:
— Боюсь, что-то с нами стрясется.
— Почему? — осведомилась Многоцветка, порхавшая вокруг путников.
— А потому, — заметил мальчик, — что беда приходит именно тогда, когда мы ее не ждем. А сейчас погода чудесная, трава нежно-голубая и мягкая, как ковер, гора уже видна на горизонте, и на первый взгляд ничто не может нам помешать туда попасть. Кажется, что все наши трудности позади — и вот это как раз больше всего меня беспокоит.
— Господи, что за грустные мысли! — воскликнул Страшила. — Причем совершенно неосновательные! Это лишний раз показывает, что искусственные мозги лучше настоящих. Мои, например, имеют дело исключительно с фактами и отметают все тревожные догадки. Когда у моих мозгов есть шанс подумать, они думают, но я бы первый устыдился их, если бы они начали основывать свои заключения не на логике, а на фантазиях, и вместо мыслей стали бы выдавать домыслы, от которых никакого толку нет, зато есть вред.
— Лично я, — изрек Дровосек, — предпочитаю вовсе не думать, а полагаться на голос своего сердца.
— Кузнец набил мне голову металлическими опилками и кусочками железа, — сказал Воин, — и предупредил, что они вполне могут сойти за мозги. Но когда я начинаю думать, железо начинает громыхать, и возникает такая неразбериха, что я очень смущаюсь. Поэтому я стараюсь по возможности не думать. От моего сердца тоже толку мало, оно холодное и твердое, как камень. Думаю, что алое шелковое сердце моего друга Ника Дровосека — куда лучший советчик.
— Люди недумающие встречаются часто, — вставил Страшила, — но они, на мой взгляд, все лучше тех, кому на ум приходят злые, опасные мысли и кто не пытается выкинуть эти мысли из головы. Твоя масленка, дружище Дровосек, наполнена маслом, но когда тебе нужно смазать суставы, ты делаешь это осторожно, выдавливая масло по капле, не льешь его куда не попадя, зная, что от этого не будет никакой пользы. Похожим образом обстоит дело и с мыслями. Их нужно пускать в ход исключительно когда это необходимо и в меру. Тогда они приносят пользу.
Многоцветка только рассмеялась: дочь Радуги знала толк в мыслях побольше Страшилы, но другие помалкивали, услышав в словах Страшилы скрытый упрек, и сразу сделались очень серьезными.
Внезапно Бут, шедший первым, обернулся и увидел, что все его друзья куда-то исчезли. Но куда они могли деться? Вокруг были поля, ни дерева, ни кустика. Тут не спрятаться и кролику. Не провалились же они сквозь землю? Тем не менее он стоял в полном одиночестве.
Продолжая удивляться, он посмотрел себе под ноги. К еще большему удивлению, он не увидел у себя ног. Бут вытянул руки, но и рук не увидел. Он чувствовал пальцы рук, он потопал ногами по земле и убедился, что они по-прежнему у него имеются. И тем не менее они сделались невидимыми.
Пока Бут стоял и дивился происходящему, раздался грохот, и он услышал, как на землю упало что-то тяжелое.
— Батюшки! — раздался голос Железного Дровосека.
— О Боже! — воскликнул голос Железного Воина.
— Почему ты не смотришь, куда идешь? — упрекнул товарища Дровосек.
— Я смотрел, но тебя не увидел, — отозвался Воин. — Что-то случилось с моими железными глазами. Я не вижу тебя, да и вообще никого из вас не вижу.
— И со мной случилось то же самое, — признался Железный Дровосек.
Бут хоть прекрасно слышал голоса, не видел ни Воина, ни Дровосека. Тотчас же кто-то неожиданно натолкнулся на него, отчего Бут полетел наземь. Он почувствовал, что на него свалился Страшила. Не успел он снять с себя соломенного человека и встать на ноги, как на него натолкнулась Многоцветка, и Бут снова упал.
Сидя не земле. Бут спросил:
— А ты видишь нас, Цветка?
— Нет, — отозвалась дочь Радуги. — Мы все стали невидимками.
— Как же это могло случиться? — спросил Страшила, все еще лежа.
— Врагов мы никаких не встречали, — отвечала Многоцветка. — Поэтому, похоже, это такие заколдованные места, где все становится невидимым. Даже феи попадают под действие этой магии. Природу — траву, цветы, равнину, гору на горизонте — мы видим, а вот самих себя или друг друга — нет.
— Что же нам теперь делать? — спросил Бут.
— Думаю, что заколдована только маленькая часть долины, — сказала Многоцветка. — Возможно, есть тут такая полоса, попадая в которую, люди делаются невидимками. Потому нам надо взяться за руки и двинуться дальше, к горе Жевунья, пока не минуем заколдованную полосу.
— Отлично! — воскликнул Бут, вскакивая на ноги. — Так давай мне руку Многоцветка. Где ты?
— Рядом, — сказала она. — А ну-ка посвисти, Бут. Я пойду на свист.
Бут так и сделал и вскоре почувствовал, что его взяли за руку.
— Помогите мне подняться! — услышали они голос Страшилы совсем рядом. Друзья разыскали соломенного человека, и с их помощью он встал, не выпуская из своей руки ладошку Многоцветки.
Ник Дровосек и Железный Воин поднялись без посторонней помощи, но Железный Дровосек пожаловался:
— Я не могу никак выпрямиться. Но все суставы-шарниры в порядке, так что я вроде могу идти.
Двинувшись на голос. Бут поймал его за железную руку. Железный Воин стоял тут же, и его за руку взял Страшила.
— Надеюсь, вы пойдете нормально, — сказал соломенный человек, — а то если мы оба будем спотыкаться, то обязательно грохнемся.
— Я вроде бы никогда не спотыкался, — неуверенно проговорил Воин, — но у меня такое ощущение, что одна нога стала короче другой. Я не могу посмотреть, что там случилось, но я дохромаю как-нибудь до места, где чары кончаются.
Отряд двигался цепочкой в сторону горы Жевунья. Не успели они, однако, пройти и сотню шагов, как услышали жуткое рычание. Рычал кто-то впереди, и поэтому они остановились и стали вслушиваться.
— Чую солому! — прокричал грубый громкий голос, и снова раздалось рычание. — Чую солому, а я, Гиппожираф, страшно люблю солому и могу съесть ее сколько угодно. Я хочу полакомиться этой соломой! Где она, а?! Признавайтесь!
Услышав эти слова. Страшила слегка струхнул, но виду не подал и промолчал. Другие тоже помалкивали, надеясь, что невидимый зверь не увидит и не отыщет их. Но Гиппожираф, принюхиваясь, стал приближаться и попытался укусить Железного Дровосека. Это был крупный зверь, и его зубищи прочертили две борозды на железном туловище императора.
— Тьфу! Это не солома! — фыркнул голос, и Гиппожираф подошел к Буту. — Мясо! П-ф! Мяса я не ем! — недовольно проворчал зверь и обнюхал Многоцветку. — Ох, как сладко пахнет, а есть нечего — паутина и роса! Такой феей не насытишься!
За Многоцветкой уже стоял Страшила, но он понимал, что если зверь слопает его солому, то он, Страшила, надолго выйдет из строя — до последнего фермерского дома, который им попался, было уже далеко, а вокруг росла одна трава. Поэтому охваченный испугом, он отпустил руку Многоцветки, взамен вложил ей в ладошку руку Железного Воина, а сам украдкой перешел в голову отряда, к Железному Дровосеку.
Между тем зверь обнюхал Железного Воина и обнаружил, что он последний в цепочке.
— Очень странно! — удивился он. — Я чую солому, а найти ее не могу. Нет, дудки! Она где-то тут. Надо как следует поискать, и все отыщется.
Голос зверя теперь раздавался у них за спиной, и друзья снова зашагали вперед и, прибавив шагу, стали приближаться к горе Жевунья.
— Не нравится мне эта страна-невидимка, — сказал Бут, пожимая плечами. — Нельзя понять, ни какие звери бродят вокруг, ни какие опасности нас подстерегают.
— Пожалуйста, перестань думать об опасностях, — попросил его Страшила.
— Почему? — удивился Бут.
— Если ты начнешь думать о чем-то неприятном, это непременно случится. А если не думать о плохом, то ничего такого не произойдет. Разве ты не видишь, что это так?
— Я вообще ничего не вижу, — отозвался Бут.
Но когда они внезапно вышли из заколдованной невидимой полосы, то остановились как вкопанные. Перед ними расстилалась глубокая канава с отвесными краями, создававшая неодолимую преграду на пути к горе Жевунья.
— Канава не такая уж широкая, — сказал Железный Дровосек, — но вряд ли кто-то сможет ее перепрыгнуть.
Вдруг Многоцветка расхохоталась.
— Вы только полюбуйтесь на наших железных друзей, — сказала она.
Бут и Страшила посмотрели на Воина и Дровосека, а те смущенно стали оглядывать друг друга.
— Это потому, что мы тогда столкнулись, — грустно заметил Дровосек. — Я и тогда понял, что со мной что-то неладно. Теперь-то я вижу, что у меня помят бок, и я весь накренился влево. А все Железный Воин! Он должен был проявить осторожность.
— Ты сам хорош. Из-за тебя у меня погнулась правая нога, и теперь я еле-еле ковыляю, — отозвался Капитан Штурм. — Зачем ты стоял у меня на дороге?
Дело пахло ссорой, и Многоцветка поспешно сказала:
— Не волнуйтесь, друзья. Дайте срок, и вас обоих починят. Да и Страшилу надо привести в порядок, а то после падения у него солома вся сбилась, но пока наша задача — перебраться через канаву.
— Да, сейчас это самое главное, — кивнул Бут.
Они стояли в ряд и смотрели на неодолимую преграду, но вдруг за спиной у них раздалось рычание, отчего они все обернулись. Из невидимой страны возник странный зверь с толстой шкурой и огромной головой на длинной шее. Глаза и рот были тоже огромными, а уши и нос, напротив, маленькими. Голова могла втягиваться, отчего шея превращалась в набор складок — и моментально выстреливать, если того хотело животное.
— Господи! — воскликнул Страшила. — Да это же, наверное, Гиппожираф!
— Так точно! — отозвался зверь. — А ты — говорящая солома, которой я и пообедаю. Как же я обожаю солому! Надеюсь, мой аппетит вас не раздражает?
Медленно он двинулся к Страшиле, но Железный Воин и Железный Дровосек выступили вперед и замахали один топором, другой мечом.
— Осади назад! — предупредил Дровосек. — А то я что-нибудь тебе отрублю.
— Ты серьезно? — удивился Гиппожираф.
— Ну да! — хором ответили Воин и Дровосек. — Страшила — наш товарищ, и без соломы он как без рук. Мы будем защищать нашего друга от опасности — и от тебя в первую очередь.
Гиппожираф сел на задние лапы и печально уставился на них.
— Очень обидно, — заметил он. — Только думал полакомиться вкусненьким, и, оказывается, это невозможно. Но какой вам толк от этого соломенного человека и ему самому от собственной соломы, если перед вами канава, через которую вам все равно не перепрыгнуть?
— По крайней мере, мы всегда можем вернуться, — сказал Бродяга Бут.
— Верно! А значит, не мне одному не повезет. Маленькое, но утешение! — рассмеялся Гиппожираф.
Путники посмотрели на зверя, а потом на равнину, что простиралась за канавой. Там росла трава, но солнце так ее высушило, что получилось почти готовое сено. Надо было только накосить его и сложить в копну.
— А почему бы вам самому не перебраться через канаву и не полакомиться сеном? — спросил Бут зверя.
— Потому что я не любитель сена, — был ответ. — Солома в сто раз вкусней. И встречается она в этих краях очень редко. Да и перебраться мне не просто. Я неповоротлив и тяжел и прыгаю так себе. Правда, я могу так далеко вытянуть шею, что сумею, если захочу, погрызть сена на той стороне канавы, — не потому что оно такое вкусное, а потому что есть все-таки надо, и если нельзя полакомиться тем, что любишь, приходится есть то, что дают.
— Ты, я вижу, философ, — заметил Страшила.
— Нет, я Гиппожираф, — возразило существо.
Многоцветка, ничуть не испугавшаяся зверя-исполина, танцующей походкой подошла к нему и спросила:
— Раз ты способен протянуть шею через канаву, может, ты нас выручишь? Мы устроимся у тебя на голове, и ты перенесешь каждого по очереди через канаву.
— Могу, конечно, — признался Гиппожираф, — только не хочу. Впрочем, если… — начал он и осекся.
— Если что? — спросила Многоцветка.
— Если вы позволишь мне полакомиться соломой, которой набит ваш Страшила, то я, пожалуй, пойду вам навстречу.
— Нет, — сказала дочь Радуги. — Это слишком дорогая цена за услугу. Наш друг был заново набит совсем недавно, и солома в нем свежая, ароматная…
— Вот-вот, — перебил Гиппожираф. — Потому-то мне так не терпится ее отведать. Если бы это была старая, заплесневелая солома, я бы на нее и смотреть не стал, вы уж мне поверьте.
— Перенесите нас, пожалуйста, — попросила Многоцветна.
— Нет, — буркнуло существо. — Раз вы не хотите пойти мне навстречу, я тоже проявляю упрямство!
Друзья стали переглядываться, но Страшила со вздохом произнес:
— Придется согласиться на условия этого чудовища. Пусть он слопает мою солому, а вы перенесете то, что от меня останется, через канаву. На той стороне Железный Воин накосит мечом сухой травы, и вы меня ею набьете. Придется мне походить так, пока мы не отыщем настоящей соломы. Всю жизнь я был набит соломой высшего сорта, и теперь мне, конечно, унизительно соглашаться на какую-то заурядную траву, но я готов на жертвы ради хорошего дела. Повернуть назад и лишить невесты императора Мигунов или Капитана Штурма было бы просто несправедливо.
— Какой ты умный и благородный! — восхитился Гиппожираф. — Когда я съем твою голову, я сильно поумнею.
— А вот на это и не надейся, — отозвался Страшила. — Голова у меня набита вовсе не соломой, и я с ней не расстанусь. Потерять голову — это потерять мозги. Нет уж, увольте!
— Ладно, голова пусть останется, — великодушно позволил Гиппожираф.
Страшила выслушал слова признательности друзей, потом он улегся на землю, и из него вынули всю солому. Гиппожираф принялся уписывать ее за обе щеки, быстро съев все до последней соломинки. Многоцветка сложила шляпу, одежду и сапоги Страшилы в узелок и сказала, что понесет его. Бут взял под мышку голову Страшилы и пообещал не потерять.
— А теперь, — сказал Железный Дровосек, — выполняй обещание, Гиппожираф: перенеси нас через канаву, любитель соломы.
— М-м! — облизнулся тот. — Обед удался на славу, так что надо держать слово! Садитесь мне на голову, каждый по очереди, и я доставлю вас на ту сторону.
Подойдя к краю рва, он присел. Первой вскарабкалась ему на голову Многоцветка с узелком в руках. Медленно шея Гиппожирафа стала вытягиваться дальше и дальше, пока наконец голова не оказалась за рвом. Тогда зверь опустил голову, и прелестная фея грациозно спрыгнула на землю.
Следующим путешествие совершил Бут, за ним Железный Воин и Железный Дровосек. Все благополучно преодолели препятствие, и теперь ничто не мешало друзьям успешно завершить поход.
— А теперь, Железный Воин, давай, коси траву, — распорядилась голова Страшилы, которую Бут держал под мышкой.
— Я бы с превеликим удовольствием, но я не могу наклониться из-за погнутой ноги, — пояснил доблестный Капитан Штурм. — Иначе я просто свалюсь.
— Что же нам делать с его ногой? — озадаченно спросил Бут Многоцветку.
Дочь Радуги продолжала кружиться в танце, и мальчик решил, что она просто не расслышала его вопрос, но все это время она думала, как помочь бедняге, и наконец, остановившись рядом с Воином, сказала:
— Я немного смыслю в магии, хотя никогда до этого мне не приходилось выпрямлять погнутые железные ноги. Я, конечно, попытаюсь, но ты не бойся. Даже если у меня ничего не выйдет, тебе не станет хуже, чем сейчас.
Она снова закружилась в танце, а затем положила обе руки на погнутую ногу и пропела серебряным голоском:
Волшебные силы, ко мне на подмогу,
Попробуйте выпрямить гнутую ногу,
Сделайте так, чтоб Воин ходил,
А вас сердечно благодарил.
Когда она отвела руки и продолжила кружиться в танце, Капитан Штурм одобрительно крякнул, и все увидели, что он стоит стройный как тополь, а нога сделалась прямая, как и прежде.
Железный Дровосек, не отводя глаз, следил за прелестной Многоцветной и, когда она исцелила его железного собрата, не выдержал и попросил:
— Пожалуйста, выпрями мое туловище. Цветка, а то я какой-то калека несчастный.
Многоцветка легко коснулась его помятого бока и пропела:
Попал в переделку Ник-Дровосек.
Неужта помятым он будет навек?
Волшебные силы, колдуйте над ним,
Чтоб сделался снова друг наш прямым.
— Великолепно! — воскликнул император Мигунов, когда его кривобокость исчезла без следа. — Может, твоя магия и не всемогуща, — добавил он, — но с железом она управляется отлично. Огромное спасибо, дорогая Многоцветка!
— Траву! Траву! — взывал между тем Страшила. — Косите скорее траву!
— Вот именно! — воскликнул Бут. — Капитан, чего же ты медлишь?
Тот принялся усиленно махать мечом, как косой, и вскоре накосил достаточно травы, чтобы набить Страшилу. За эту работу взялись Бут и Многоцветка, но по неопытности они набили Страшилу неравномерно. Трава гораздо тяжелее соломы, и на руках и ногах Страшилы появились утолщения, а на спине и вовсе вырос горб. Бут рассмеялся и сказал, что теперь Страшила очень похож на верблюда. Когда Страшиле прикрепили голову, друзья осведомились о его самочувствии.
— Ощущаю какую-то непривычную тяжесть, — весело отозвался Страшила. — Но не беда. Как-нибудь доберусь до ближайшей копны соломы, и тогда все станет на свои места. Только, чур, уговор: не смеяться надо мной, а то я начну стесняться своей наружности и буду раскаиваться, что пошел на такую жертву.
Отряд снова двинулся в путь. Поскольку Страшила брел не без труда. Бут взял его под одну руку, Железный Дровосек под другую, и они повели своего друга вперед.
Многоцветка, как и прежде, веселой порхающей походкой возглавляла процессию. Ее необычное поведение никого не раздражало: все относились к дочери Радуги как к лучику солнца. От ее присутствия делалось легче на душе.
